Вглядимся поподробнее в Старорусский свадебный обряд. В нем выделялось три цикла: предвенечный, включавший сватовство и подготовку к венчанию, собственно свадебный и послевенечный. Каждый из этих циклов структурно был необычайно сложен. Это показала поздейшая реконструкция традиционного обряда, составленная по материалам этнографической литературы, фольклорных исследований, в частности, таких, как "Свадебные песни Новгородской области", 1974г.,"Старорусская свадьба", 1988 г., - обе изданы в Новгороде, а также фольклорным записям конца 60-х - середины 80-х годов нашего столетия, хранящимся в фольклорном архиве Новгородского государственного университета.
Знакомство
Свадьба игралась после окончания сельскохозяйственных работ осенью и в зимний мясоед. До этого происходил выбор невесты. На посидках, или беседах, парни высматривали себе невесту. В некоторых местах Новгородчины были специальные дни, когда в одну из деревень из всех окружающих ее ближайших деревень съезжалась нарядно одетая молодежь.
Есть сведения о том, что в Клопский монастырь со всего Поозерья (северо-западное побережье озера Ильмень) собирались парни и девушки на праздник "Прихоженье" (11 января). Отстояв храмовую службу, молодежь направлялась на гулянье в ближайшую деревню Хотяж, где и происходило знакомство. Парни катали девушек по деревне на лошадях и часто к концу дня парни сговаривались о дне, когда пришлют сватов.
В Крестецком уезде во время святок парни ездили из деревни в деревню, посещали беседы, где и присматривали себе невест. Известно, что в Новгородском уезде молодежь собиралась в сосновом бору вблизи деревни Веретья. Парни и девушки зажигали костры, играли, плясали и таким образом знакомились. В Боровичском уезде молодежь собиралась у ближайших реки или озера 6 января на праздник Крещения. В связи с этим существовало местное выражение: "Сегодня /в Крещение/ выбор невест". Во время водосвятного молебна девушки вставали на возвышенном берегу, а парни внизу, под горой, откуда и приглядывали себе будущую невесту.
В Старорусском уезде в деревнях зимой устраивали "навоз", то есть приглашали и привозили из соседних деревень на несколько дней девушек, устраивали вечера, на которых присматривались к ним, разузнавая, хорошо ли она умеет работать, много ли приготовила приданого. После этого парень едет на смотрины в дом к выбранной им девушке, если он нравился ей и ее семье, то ему вручали "задаток" - платок, кольцо или что-либо из рукоделья. Задаток означал, что отказа ему не будет и он может засылать сватов.
Есть сведения о том, что такие встречи происходили и в Новгороде при торговых думских рядах, куда съезжалась молодежь из ближайших деревень.
Однако чаще всего сватовство происходило не только без взаимной склонности молодых людей друг к другу, но и без предварительного знакомства, а браки совершались по принуждению. Такое явление было распространенным, и главное в таком случае заключалось в материальном или хозяйственном расчете семей. Многие из тех, кто рассказывал о том, как происходила прежде свадьба, говорили, что "девка до сватовства парня не видела".
ПРЕДВЕНЕЧНЫЕ ОБРЯДЫ
1. Сватовство
Сватами были чаще всего родственники жениха: крестный, дядя, иногда отец с матерью. Чтобы сватовство прошло удачно нужно было строго соблюдать ритуал и необходимые предосторожности. Например, в дом к предполагаемой невесте приезжали вечером, чтобы было меньше ненужных свидетелей. Иногда вместе со сватами приходил и жених. Они не должны были заходить за матицу (так называлась несущая балка строения) и, останавливаясь у порога, спрашивали: "Вперед нам пройти ли, взад ( то есть - назад) вернуться?" Родители девушки или ее старшие родственники, если она была сирота, приглашали сватов сесть на лавку.
Когда все рассаживались, то, хотя все понимали подлинный смысл визита, разговор начинался издалека: говорили об урожае, о хозяйстве. Затем сват переходил к делу: "Я пришел к вам не кумиться, не брататься, а пришел к вам посвататься". Были и другие варианты начала разговора о деле: "У вас товар - у нас купец". Или: "У вас есть береза, у нас дуб, давайте вместе гнуть".
Так, Н.В.Матюхина из деревни Нагово рассказывала, что сватовство начиналось так:
- Молодой гусачок ищет себе гусочку. Не затаилась ли в вашем доме гусочка? - спрашивали сваты. А в ответ слышали:
- Естьу нас гусочка, но она еще молоденька".
- Да сейчас самый лучший квас, - продолжал сват, - а то перезреет - закиснет. - А жених вон какой: что родом, что телом, что красой, что делом".
Отметим иносказательную манеру ведения разговора. Это было необходимо, так как надо было уберечь дела от вмешательства нечистой силы и запутать ее. Традицией было хвалить жениха, его семью и хозяйство, а потом спрашивать согласия хозяев на брак. Родители девушки, даже если они рады сватам, не должны были сразу соглашаться, говоря о ее молодости и нежелании покидать родной дом. Таковы были этикетные нормы. Но если сваты не отступали от своего, тогда звали невесту и спрашивали ее согласия, которое часто было только формальностью, так как подлинное желание девушки могло и не учитываться.
Екатерина Васильевна Журавлева из деревни Ручьи вспоминала о том, как ее спросил сват - дядя жениха: "Согласна ли ты, родная, выйти замуж за ясна сокола? Он мне понравился: был очень красивый, стройный, голубоглазый. Я согласилась. А жила я у дяди. Раз я была согласна, то дядя не стал отказывать. На печке лежала бабушка и отговаривала выходить замуж, все плакала и говорила: "Влюбится сатана вместо ясна сокола". Для сватов поставили самовар, накрыли стол и дали слово, когда будет свадьба". Сваты договаривались с родителями невесты о времени свадьбы, о приданом и назначали день рукобитья. Согласие невесты подтверждалось задатком, который она давала сватам или жениху. Им могли служить платки, шали. "Я задаток дала - шарф, - вспоминала А.Д.Ботина из деревни Рамушево. - Если отдумаешь идти, то и пропало все. Одна наша девка была просватана, а потом не пошла - шарф голубой шелковый и пропал. Потом она его видела на новой невесте в церкви. Да уж не вернешь".
Две - три недели после сватовства в местной церкви происходил "оклик", другое название - "публикация", то есть публичное оглашение имен жениха и невесты, чтобы выяснить нет ли каких-либо препятствий для венчания, о котором родственники могли и не знать , но зато знали местные жители.
2. Рукобитье (сговор, запоручивание)
Рукобитье, иначе называемое сговором или богомоленьем, назначалось обычно на четверг и подтверждало окончательное закрепление сватовства, когда стороны окончательно договаривались о расходах на свадьбу, о подарках со стороны жениха, об осмотре его хозяйства родственниками невесты. В доме невесты собирались ее родственники, готовилось угощение. Жених с отцом, сватом и родственниками приносили и свое угощение. Гости садились за стол, а невеста с матерью в это время находились за занавеской, не показываясь гостям. Сват или отец жениха наливали рюмку вина и просили подойти к чарке мать невесты, она выходила и принимала ее. Такой обряд совершали все присутствующие. Последним жених призывал невесту. Затем зажигали лампадку и все молились, а родители невесты молодых иконой и хлебом. Невеста одаривала подарками родственников жениха.
"Потом отцы по рукам хлопнули, как скот дочку продавали" (Гарасина Т.Н. из дер. Рамушево) Отец невесты говорил: "Хорош товар!" а отец жениха отвечал: "По товару и купец!" Дело считалось сделанным. Начиналась подготовка к свадьбе.
В Валдайском районе было принято на сговоре сжигать на прялке невесты куделю - льняное волокно, из которого прялись нитки, что означало конец девичьей жизни. В Солецком районе после рукобитья молодежь сжигала солому - "сжигали девичество".
С этого момента невеста начинала причитывать, прощаясь с родным домом, с девичьей "вольной волюшкой", с "красной красотой" и подружками. Причеты невесты, сопровождая все ее действия, длились вплоть до отъезда к венцу. Она горько оплакивала короткую девичью жизнь, представляя будущую мрачной и безрадостной, "как темный лес". "Со всей деревни сбегутся на рукобитки, стоят под окошком. А жених девушкам гостинцы дает", - говорила А.С.Орлова из дер. Подцепочье. Это называлось "плаканого" слушать". Народ считал причитания "священной частью этих торжеств, пропускать которые никак нельзя".
Невеста, причитывая после сватовства или рукобитья, не ходила по избе, а, как правило, сидела за столом или стояла на коленях у лавки, низко склонив голову, изредка поднимая ее, чтобы взглянуть на присутствующих. А вот в другие моменты обряда она ходила по избе, припадая к материнскому плечу, или плакала у печки. Печь во многих обрядах, а особенно в свадебном, была значима, так как печь - центр и тепло дома, место, с которым связана хозяйка дома.
Причитания невесты во время рукобитья
В городе Старая Русса в 1984 году от Кузнецовой Надежды Ивановны был записан цикл плачей невесты. На запоручивании невеста причитывала:
Бог судья, кормилец-батюшка,
Бог судья, родима матушка.
Не дали да красной девице
До люба да насидетися,
До охоты нагулятися,
Цветного платья наноситися,
Мне дополнить лицо белое,
Мне дорастить да русу косу
До единого до волоса.
Так и что я, красна девица,
Со годами да не сверсталася,
С умом-разумом да не собралася.
У меня, у красной девицы,
Как мое да лицо белое,
Что берестечко лежалое,
Лежалое годовалое.
Сам ты знаешь, сам ты ведаешь,
Мой кормилец, сударь-батюшка,
Государыня моя матушка.
Как и мне да красной девушке,
Как и мне эти да чужи люди:
Вместо ножа они мне вострого,
Восторого ножа булатного.
Тут как я да красна девица
До того да прежде этого,
Я ходила, красна девица,
По широкой да по улице.
Так у меня, у красной девицы,
Не глядели очи ясные
На ихнюю темну темницу ,
На темную потюремницу.
Мой кормилец, сударь-батюшка,
Государыня ты матушка,
Погляди да, сударь-батюшка,
Государыня ты матушка,
У меня, у красной девицы,
Не жемчуг - да горючи слезы,
Не бумага - лицо белое.
Как уж вьюсь я увиваюся,
Шелковым клубом катаюся,
Со голубушкам-подруженькам,
Сверстной ровнюшкой великою.
Как у вас, мои голубушки,
Жалостливы отцы-матери,
Вам дают, сестрицы милые,
До люба да насидетися,
До охоты нагулятися,
Цветного платья наноситися,
Вам доростить да русу косыньку
До единого до волоса
До шелкового до пояса.
Как у меня-то , у красной девицы,
Руса коса расплетается,
Алы ленты развиваются,
Что померкли очи ясные,
Что потускнели щеки алыя.
Или невеста причитывала:
Чего век-то я не думала,
Отродясь своих не чаяла,
Что во эту студену зиму
На меня повыпадет невзгодушка.
Не из тучи громы грянули,
Не с небес снега повыпали,
На мою на буйну голову,
На мою на красну красоту.
Я не знаю да не ведаю,
Вы на что, мои родители,
Рассердились да разгневались.
Кажется, я, красна девица,
Не жалела могуты-силы
Я не в летней-то работушке,
Я не в зимнем обряжаньице,
Я слуга была всем верная,
Была верная и ключница.
Вот уже, мои родители,
Вы посхватитесь, пораскаетесь.
Пора-время преобойдется,
Народ-люди все разойдутся,
Со двора гости разъедутся,
С терема гости разойдутся.
Как придет зима студеная,
Как настанет весна красная,
Как поспеют все работушки.
Как пойдут-то люди добрые
На отхожую работушку
Со семьями, со артелями,
С казаками, с казачихами,
С дочерями, белыми лебедями.
Уж как мой кормилец-батюшка
И кручина моя - матушка,
Пойдут-то одни-то одинешеньки
На отходную работушку.
Государыня моя матушка,
Ты повыйди на крылечушко;
Как пойдут милы подруженьки,
Запоют-то звонки песенки,
Ты послушай, кручина-матушка,
Моего-то зычна голоса.
Ты вспомни да повспомяни
На чужой меня сторонушке.
Мне икнется легошенько,
Мне вздохнется тяжелешенько.
Хоть говорит-то мне будет некогда,
Так сама себе подумаю,
Что вспомянет кручина-матушка
На родимой на сторонушке.
Там запели милы подруженьки
Заунывныя-то песенки.
По заре-то по вечерней
Не могла моя матушка
Не учуять да не услышати
Моего-то зычна голоса.
Как кручинная-то матушка
Обольется горючим слезам:
Меня вспомнила молодешеньку
На чужой на сторонушке.
Ты подумай, тепла пазушка,
Я в чужих людях не бываючи,
Чужих людей не видаючи.
Я жила-то, красна девица,
У вас, мои родители:
Я жила да красовалася,
Мое сердце радовалося,
Как пчела в меду купалася.
Я не знала, красна девица,
Как ни раннего вставаньица,
Как ни позднего лежаньица,
Ни грубого побужденьица.
Ты побудишь, кручинна матушка,
Истиха-то полегонечку:
"Ты вставай-ка, мое дитятко,
Ты вставай-ка, мое милое.
Все дела у нас не деланы,
Все работы не работаны".
Уж я встану, молодешенька,
Я со мягкой со постелюшки,
Со высокого изголовьица.
Погляжу я, красна девица:
Все дела у нее приделаны,
Все работы переработаны.
Как подумаю, кручина-девица,
Про чужую про сторонушку -
Сердце кровью приобольется,
Живот камнем перевернется.
Я просплю-то, красна девица,
Со девичей воли вольныя
До зари-то белого дня,
До восхода красна солнышка.
Как заходят злы-чужи люди,
Заричат-то по-звериному,
Зашипят-то по-змеиному:
"Ты вставай, вставай, сонливая,
Пробуждайся-тко, дремливая.
Все дела у нас пределаны,
Все работы преработаны!"
Как я встану, молодешенька,
Я со мягкой со постелюшки,
Со высокого сголовьица;
Приумою лицо белое
Не водой да не ключевою,
А своими-то да горючими слезами.
Я утру-то лицо белое,
Погляжу я, молодешенька,
У себя-то в честном дому,
У кормильца-то батюшки,
У родители у матушки.
Не волна ли то взволновалася -
Чужи люди взбунтовалися...
Как-от шумит сват, злодей большой,
Со кормильцем со батюшкой,
Со кручиною со матушкой.
У них сватовство заводилося,
Рукобитьице случилося.
Не спеши, кормилец-батюшка,
Засвечать-то воскову свечу,
Подавать-то руку правую
За столы да за дубовые,
За скатерти-то браные,
За яства-то сахарные,
За питья-то медвяные.
Погляжу я, молодешенька,
За столы да за дубовые
В батюшкову сторонушку.
Все-то да родни нетути
Пропивать-то буйну голову,
Запоручивать красну красоту.
Мне дай да красной девице
Да повыйти, да повыступить
На широкую да на улицу;
Опустить да свой зычен голос
Что на все четыре стороны.
Надо мне собрать вся родня своя,
Вся природа-то сердечная
На ручное рукобитьице.
Бог-судья вам, столы дубовые,
Да и вам, скатерти браные -
Не могли, столы, отодвинуться,
Браны скатерти, завернутися.
Бог-судья вам, хлебы ситные -
Не могли вы откатитися.
Бог-судья вам, свечи восковые -
Не могли вы закратитися.
К моменту богомоленья относится следующий причет:
Не дуйте, огни пиящие, со муравного жарничка
Не топись-ка, восковая свеча перед чудным Спасом-образом!
Не вздымись-ка, ручка правая, у кормильца света-батшки.
Да не буйную головушку не крести, кормилец-батюшка.
Крепко бить да не по белым рукам - неволить меня, бедную,
Во великую неволюшку, во наложную заботушку,
Во чужу дальню сторонушку, молодым да молодешеньку,
Не во полном еще возрасте, во ребячьем уме-разуме!
Погляди, кормилец-батюшка, на меня, на красну девушку:
Я тонка, будто тетивочка, зелена, будто травиночка,
Я без ветра шатаюся, без дождя да уливаюся.
Желанный кормилец-батюшка, собери-ка сродцев-сродников,
Приобдумай крепко думушку; поразбей-ка рукобитьице:
Откажи, кормилец-батюшка, злодей чужого чуженина!
Еще плач на запоруки:
Что не ключики ли брякнули?
Не замочки ли щелкнули?
Н меня ли запоручили?
За поруки за крепкие,
За письма-то за мелкие?
Выручать меня - не выручить,
Выкупать-то - не выкупить,
Ни златом, ни серебром,
Ни своей золотой казной.
Причитывала невеста и такой плач:
Мое сердце испугалося,
Резвы ноженьки подогнулися,
Белы рученьки опустилися.
У меня ли, сизой пташечки,
Горе-горькой сиротинушки,
Голова с плеч покатилася,
Во устах речь помешалася.
Запоручил милый дядюшка
и кормилица-тетушка
За поруки-то крепкие,
За замки вековечные.
О замков ключи потеряны,
Во сине море опущены.
Ты взойди, красно солнышко,
Обсуши ты сине море!
Уж вы, свет мои подруженьки,
Мои милые голубушки!
Вы сходите на сине море,
Поищите золотых ключей.
Плачи эти следовали один за другим с небольшими перерывами.
В Старорусской свадьбе причитания играли центральную роль. Они были не только эмоциональной разрядкой для невесты, хорошо понимавшей трагическую неизбежность происходящего, но были рассчитаны на зрителя и слушателя, а потому содержали элемент условности. Невеста должна была причитать в любом случае, даже если она выходила замуж по желанию.
3. "Смотрят место"
После рукобитья невеста с родными ездила смотреть дом жениха. Она обмеряла окна и двери, чтобы шить на них "завесы" (шторы). И в это время невеста причитывала тоже. Вот два причета, которые вспомнила Кузнецова, исполнявшихся, когда "смотрели место":
Ой, уж бывала я девицей,
Ой, я не слывала невестою.
Ой, жила молодехонька,
Ой, ходила молодехонька,
Ой, я по гулянкам, по ярмаркам.
Ой, все тулилась да пряталась,
За людей хоронилася;
Ох, я не глядела-то, девица,
На красу молодецкую.
Слава, слава, слава Богу,
Слава истинному Христу,
Сберегла да сохранила,
Ой, свою-то честную красоту.
Я ее честно содержала:
Не опустила я красоты,
Ой, уж во листья зеленые;
Не затоптала я красоты,
Ох, уж я во грязи во черныя;
Не опустила я красоты,
Ох, уж я во речки во быстрые.
Ох, я берегла да сохоронила
Ой, от ветра, от вихоря,
Ох, я от часта-мелка дождичка
И от красы молодецкие.
Ох, ты поступил, сударь-батюшка,
Ох, ты без вины да без винушки;
Ох, ты выдаешь меня, батюшка,
Ох, на чужую на сторону,
Ой, ты с большой неохотою.
Ой, как на чужой-дальней стороне
У чужих у добрых людей,
Ох, да будет наприматися
Ох, мне скудости и бедности.
Ой, что говорят люди добрые,
Ой, уж у них место неправое:
Ой, да семеюшка виноватая,
Ой, да улочка неметеная,
Ой, уж лесенка нескребеная.
Как возьмут добра молодца
Ой, во солдаты, во рекруты
Ой, на службу на царскую,
Ой, на войну государскую.
Ох, меня оставят-то девицу
Ой, вдовою злочастною,
Ой, солдаткой горе-горькою.
Ой, будет мне наприматися
У чужих у добрых людей
Ой, уж в ту пору да в то время
Ой, стужи-нужи великие,
Ой, холоды да голоды,
Ой, худые-то мне славушки.
Ой, пригоже, красно солнышко,
Ой, уж мой родимый батюшка,
Ой, со родимой матушкой,
Ой, уж выдаешь меня, батюшка,
Ой, ты на чужу-дальню сторону,
Ой, силою да неволею,
Ой, большой неохотою.
Откажи-ка чужим людям,
Ой, бы еще искали добры люди,
Ой, меня лучше, дороднее,
Ой, меня всячиной поизряднее,
Ой, личиком покрасивее,
Ой плечикам бы плечистее.
Ох, уж я тебе, батюшко,
Ой, не привела тебе, батюшка,
Ой, я указы великие,
Ой, те поношенья негодного.
Ох, уж я стану ведь, батюшка,
Ох, я работала работушку
Ох, уж я скорым да скорехонько,
Ох, подымала тяжелую,
Ох, не ждала у дни вечера,
Ох, не глядела на солнышко.
Ох, как это я, молодешенька,
Ох, я ровно шуточку шутила,
Ох, я пела песни веселые.
Ох, уж голоса растекалися,
Ой, уж волосы совивалися.
Ой, покуль была молодехонька,
Ой, ходила молодехонька,
Ой, я по дубовым по лавочкам
Ой, в полотняной рубашечке.
Ой, уж ты брал меня, батюшко,
Ой, ко себе на белы руки,
Ой, ты говорил да накликивал:
"Ты расти, мое дитятко,
Ой, ты расти, дочи хорошая.
Не отдам тебя, дитятко,
Ой, ни за купца, ни за барина,
Ой, ни за какого торгового."
Ой, как тотчас, красно солнышко,
Ой, твоя неправда отыскалася:
Отдаешь меня, батюшка,
Ой, на чужую сторонушку,
Ой, за болота зыбучие,
Ой, да за ельники дремучие.
И вот другой причет:
Ты не езди, родимый батюшка,
Н чужую дальнюю сторонушку,
На злодеюшку незнакомую.
Не кидайся, родимый баюшка,
На хоромы-то на высокие,
На запоры-то на крепкие,
На самовары-то чистые,
На скотинушку рогатую,
Еще пуще, ежели на удала добра молодца.
4. "Великая неделя"
Шитье приданого
В течение следующей недели, а иногда двух, невеста с помощью подружек готовила приданое: шила простыни, полотенца ("утиральники"), салфетки и "завесы", готовила подарки жениху и всем его родственникам. Родственники невесты "предсвадебные дни проводили в хлопотах: обдирали животных, пекли хлебы, жарили, варили" (говорила Н.В.Матюхина из деревни Нагово). Екатерина Васильевна Журавлева, 1892 года рождения, из деревни Ручьи вспоминала: "На свадебное платье ушло 17 аршинов материалу, и когда танцевала, как веером размахивала". А вот Александра Семеновна Барабанова 1900 года рождения была из небогатой семьи. Она рассказывала: "Девки приходили помогать шить. Мы шьем, а тетка поучает: "Мы-то в свое время шили! Юбки широкие были: раз оторвешь полотнище - вот и одеяло; раз - полотнище от другой, вот и другое. В свадьбу-то чужого понавесили, чтоб не стыдно было".
Каждый день невеста встречала подружек и всех приходивших в дом причетами, жалуясь на свою судьбу, плакала о своей девичьей волюшке. Встречая причетом приходящих в дом, она "голосила" у порога горницы, обнимая руками каждого входящего. Если приходила сестра невесты, бывшая замужем, то она могла услышать такой плач:
Ты скажи-ка, сестрица милая,
Каково жить во чужих людях?
- Ты, голубушка, моя сестрица,
Я не знаю, бедная, горькая,
Мне сказывать иль не сказывать?
Не сказывать - так ты рассердишься,
Мне сказывать - не высказать,
Мне пером писать - не выписать.
Не могу я никак подумати
Про тебя, моя милая сестра,
Как ты будешь жить да в чужих людях,
У чужого да отца-матери,
У чужого да у чуженина?
Три ума есть да три разума,
Три характера негодные.
Ты послушай-ка, милая сестра,
Что скажу тебе, голубушка!
Жить в злодеях да во чужих людях
Надо много ума-разума,
Надо много смыслу-сдогаду,
Надо много да могуты-силы.
Надо силушка звериная,
Могута да лошадиная.
Станешь жить да, мила сестра,
У чужого отца-матери,
Ты не жди-тко, сестрица милая,
Ты от свекра-то буженьица,
От свекрови да наряженьица.
Они крикнут по-звериному,
Зашипят-то по-змеиному.
Ты сама, моя голубушка,
По утру вставай ранешенько,
К вечеру ложись позднешенько,
Попрося ходи на улочку,
До лома гляди в окошечко,
Не держи ты много подруженек,
Ничего-то ты у них не спрашивай.,
Про свое ты горе им не сказывай:
Донесут они злым чужим людям.
Злые люди будут сердитися,
На тебя они будут гневаться.
Лучше выйди ты, милая сестра,
Ты во чистое во полюшко,
Припади ты да ко сырой земле,
Ко горючему ты да ко камешку.
Ты раздели тоску-кручинушку,
Ты со матушкой-сырой землей.
Ведь ты знаешь, милая сестра,
Что мать-сыра земля не вынесет,
Горюч камушек не выскажет.
Ты пойдешь да ко чужим людям,
Ты утри да горючи слезы,
Людям виду не показывай.
(Записано от Кузнецовой)
В рассказе о свадебном обряде А.С.Чайкина из деревни Рамушево вспоминала: "Сергунина Авдотья целую неделю плакала. Жених ей говорит: "Полно, что ты - на каторгу что ли?" А она ему:
Уж подожди, добрый молодец,
Еще не твоя вольная волюшка,
Еще не поймана птичка серая.
"Неделю после сватовства шили. Плакала мать, и невеста плакала. Невеста, например, шла к порогу и плакала:
Поищу я родну маменьку,
Ужо не услышит ли она меня, сиротушку.
(Н.Г.Грузнева, дер. Марфино)
В деревне Колома в 1984 году от Марии Назарьевны Сторожевой, 1901 года рождения, был записан плач, во время исполнения которого невеста обращалась то к отцу, то к брату:
Отыщу я тебя, родной тятенька,
И попрошу я тебя молодешенька,
Отдаешь ты меня не за любимого.
Верно просидела я твои лавочки брусовые,
Проглядела окошечки косящие.
Подойду я к тебе, братец-кровинушка,
Попрошу я молодешенька,
Когда поведешь ты меня во матушку
Во Божию церковь,
Не пожалей саночек дубовых и вороненого коня,
Шелковым кнутом расстегай что есть силушки,
Чтоб размыкали меня по чисту полюшку,
А подвенечный наряд по кустам вересовым,
Чтоб не досталась я нелюбимому.
В том случае, когда девушка выходила замуж не по любви, плачи звучали еще пронзительней, еще печальней. А песен в предсвадебный период почти не пели, как отмечают исполнительницы. Заканчивалась предсвадебная неделя обрядовой баней и девичником.
5. Обрядовая баня
Баню топили девушки, подружки невесты, накануне девишника. Невеста кланялась в ноги подружкам и просила истопить баню "парную, не угарную". "Баенный" обряд - один из самых драматичных свадебных моментов. Он проходил под почти непрерывные причитания невесты, ее матери, сестры или других родственниц.
Невеста, причитывая, старалась оттянуть время расплетания косы. Подружки расплетали девичью косу, расчесывали волосы и брали себе ленточки из косы. Девушки пели песни в этот момент, но, к сожалению, в Старорусском районе их удалось зафиксировать немного. В Крестецком, Валдайском, Батецком, Пестовском такие песни чаще вспоминались исполнительницами. Среди них, например, "Не в трубушку трубили..."
Не в трубушку ль трубили рано поутру,
Да рано по утру.
Не в золотую ль играли по утреннеи,
По утреннеи.
Да уж как Марья плакала по косы,
Да по косы.
Да тужила Ондреевна по русою своей,
По русою своей.
Да уж ты моя косушка, русая коса,
Да девичья краса.
Да больше тебя, косынька, не часывати,
Не часывати.
Да во частые прутики не плятывати,
Не плятывати.
Да вечер тетя, косынька, подружки плели,
Подружки плели.
Да из утра ранешенько родимая плела,
Родимая плела.
Да всю косушку золотцем унизала,
Унизала.
Плачущую невесту закрывали платком "от сглаза" и вели в баню, а она по дороге причитывала. Следует сказать, что плачи этого разряда в коллекции университета отсутствуют, но есть запись развернутого плача матери, исполненного Андреевой Натальей Александровной, 1907 года рождения, проживавшей в деревне Бакочино. Так причитывала мать невесты, когда ее дочь возвращалась из бани:
Дай мне наглядеться на тебя, ласточка!
Уходишь ты со свово ты домика родного
К чужим чужанинам,
Уходишь ты от гусей серыих,
А тебя будут принимать гуси белые.
Так уж ухаживай, родная доченька,
Уже ты своих-то сих кровныи,
Кровныи будут тебе родные.
Уж ты позабудешь, ластушка касатая.
Нас-то горьких сиротушек.
Так наша милая ты доченька,
Ты у нас одная-одинешенька.
У нас поле понасеяно,
А уж одна ластушка касатая.
Просим, миленькая доченька,
Уж ты ухаживай чужу семеюшку,
Ухаживай своих родныих,
Уже ты ухаживай удалую головушку,
Тот, кто тебя приютить хочет в свой новый дом.
Так не забывай ты и нас-то горьких,
Как мы тебя ростили,
Как мы тебя укручали,
Как мы тебя наряжали,
Думали, что ты у нас лучше будешь
Всех других девушек,
А теперь не знаем, моя ластушка,
Какая ты будешь хозяюшка.
Вот уже подружек-то милыих,
Твоих-то милыих, красивыих.
Чтоб почесали тебе буйную головушку
Уж русы волосушки в порядочек,
Чтоб они неразвивалися, не расплеталися
От удалой-то от головушки.
Уж тебя нарядили моя родная,
Уже ленточки красивые,
Уж так покрасуйся, моя милая,
Уже по своему-то теплому гнездышку.
Уже ты найди своего родителя родного,
Да попроси-ка прощеница у родного у папушки.
Он тебя ростил, тебя мое дитятко.
Да и поищи-ка сестру ластушку
И братца-то родного.
Поклонися им, моя доченька,
Своим-то бы любимыим,
Что бы не давали тебя в обидушку,
В обидушку-то горькую.
Прощание (свадебный плач)
В деревне Астрилово в 1984 году был записан и другой плач матери, встречавшей невесту из бани. Исполнила его Федорова Мария Петровна, 1904 года рождения:
Выду я , выду в чисто полюшко,
Погляжу я на все сторонушки,
Буду я кликать свою доченьку,
Ни окликнется ена, ни оглянется
На чужой-то, дальней сторонушке.
Увезут тебя, милое дитятко,
На чужую-то на сторонушку,
Уж за горы-то горы высокие,
Да уж за реки-то за реки быстрые,
Да уж за леса-то леса темные.
Закукуешь ты там серой кукушечкой
На чужой-то дальней сторонушке.
Тогда вспомнишь, милая дитятко,
Про свою-то родную матушку,
Как скучаю я, сиротинушка,
По тебе-то, милая дитятко
На своей-то родимой сторонушке.
Я тебя ростила и лелеяла,
Голубила я, сиротинушка,
Тебя сердечная, милая дитятку,
А теперя-то, мою доченьку,
Передаю в чужие рученьки.
Следует отметить, что в тексте книги В.А.Пылаева "Старорусский край. Природа и население", вышедшую в 1929 году и содержащую подробную всестороннюю характеристику этой местности, содержится текст причета, который был повторен в записи 1984 года.